Японский фотограф казахстанского происхождения Хаято Мацумото — о жизни в советском Казахстане, службе в милиции, переезде в Японию, документальных фотопроектах и отношении жителей Страны восходящего солнца к вторжению России в Украину.
По биографии Хаято Мацумото можно писать сценарий для фильма: внук японского военнопленного, родился и вырос в Алматы, в 1990-х служил в органах внутренних дел, возглавлял отдел по особо тяжким преступлениям, в 2000-м переехал в Японию, где проводит туры для фотографов. А ещё он путешествует по миру и снимает документальные фотопроекты. В интервью Азаттыку Хаято Мацумото рассказал о своей жизни в Казахстане, воссоединении с японскими родственниками и о новой жизни на другом конце света.
«ГРЕМУЧАЯ СМЕСЬ — КАЗАКИ И САМУРАИ»
Пётр Троценко: Как ваши японские предки оказались в Казахстане?
Хаято Мацумото: Мы по маме японцы. Она родилась в 1938 году в Манчжурии, которая в то время была японской. В 1945 году туда вошли советские войска, дед ушёл на войну, пропал без вести, а бабушка с детьми прожили там до 1954 года.
Бабушка моя была забайкальской казачкой, вышла замуж за японца в начале 1930-х годов. Такая вот гремучая смесь — казаки и самураи. После смерти Сталина отношения между Китаем и Советским Союзом испортились, и всех некитайцев начали из Манчжурии выселять. В то время там было много русских, которые начали разъезжаться кто куда: в Канаду, Австралию. Бабушка с детьми отправилась в Советский Союз.
В то время переселенцы считались неблагонадёжными гражданами, им запрещали селиться в больших городах, поэтому нашу семью вывезли в город Красноармейск на севере Казахстана (сейчас город Тайынша Северо-Казахстанской области. — Ред.). Так мы и оказались в Казахстане.
В нашей семье на тему японского происхождения было наложено табу: лучше никому об этом не говорить, ни в каких анкетах не указывать. Боялись просто-напросто. Даже когда переезжали в Союз, практически всё выкинули, сожгли, кроме документов, чтобы знать, кто отец и где родились. Ну и ещё несколько семейных фотографий осталось.
Пётр Троценко: Тем не менее ещё в советское время вы сумели найти своих близких в Японии. Как это получилось?
Хаято Мацумото: В 1982 году мой дядя, который жил в то время в Кургане, был на художественной выставке, где встретил группу японских туристов. К дяде подошёл гид этой группы, сказал, что туристы приняли его за японца, и попросил, чтобы тот к ним подошёл и объяснил, что он не японец, а казах. Дядя ответил: я на самом деле японец. Когда они познакомились и разговорились, один из туристов вызвался помочь с поиском родственников. Вернувшись в Японию, он дал объявление по телевидению и в газетах и сумел найти моего деда, который побывал в плену, выжил и долгое время искал свою семью в Манчжурии. Тогда ему сказали, что в Манчжурии никого не осталось в живых, что всех японцев расстреляли. Бабушка и мама тоже искали деда, но советские власти отвечали, что никого не нашли. Да я думаю, что никто толком и не искал.
Как только дед узнал, что семья жива, он приехал в Советский Союз, чтобы увидеться с родными. Я его тогда не видел, потому что был в армии. Дед предлагал переехать в Японию, но на дворе стоял 1985 год, никто о переезде даже не думал.
Потом Союз развалился, в Казахстане появилось посольство Японии, и японское правительство запустило программу помощи соотечественникам, которые оказались за рубежом. По этой программе мы каждый год летали в Японию за счёт японского правительства. Отдыхали, встречались с родственниками. В общем, каждый отпуск в то время я проводил в Японии.
Пётр Троценко: В какой момент пришла мысль, что неплохо было бы и переехать?
Хаято Мацумото:Наверное, в конце 1990-х. В советское время у меня было много проблем с работой, учёбой, а когда Союз развалился, свободы стало побольше. Я устроился в милицию, в государственный следственный комитет, где и проработал до конца 1990-х. Моя последняя должность была начальник отдела по особо тяжким преступлениям.
Пётр Троценко: Как вы вообще выбрали работу в милиции? Где милиция и где фотография?
Хаято Мацумото: Фотографировал я с самого детства, но серьёзное увлечение фотографией пришло ко мне уже потом. А после института я работал педагогом в училище, мастером производственного обучения. Когда Союз развалился, рухнула и система производственно-технического образования.
Я остался без работы и совершенно случайно оказался сначала в милиции, откуда очень быстро попал в уголовный розыск, где поначалу занимался борьбой с наркотиками, затем — расследованием тяжких преступлений. Когда создали государственный следственный комитет, я перешёл туда. Службу закончил в звании капитана, должны были майора дать, но у меня характер был непокладистый, поэтому звание всё время задерживали, так я его и не получил.
Пётр Троценко: Удивительно, что вы вообще сумели в этой системе работать.
Хаято Мацумото: Мы тогда были наивными, реально боролись с криминалом. Притом что 90-е годы были очень тяжёлыми, преступность росла, обеспечения не было, боеприпасов не хватало, нам даже отменили учебные стрельбы. Бумаги тоже не хватало, часто отключали электричество, а работы было столько, что в кабинетах ночевали. Тем не менее как-то работали, преступников искали, задерживали, рисковали. Был такой молодёжный азарт.
Пётр Троценко: Получается, романтиком были не только вы, но и ваши сослуживцы?
Хаято Мацумото: Да. И я прекрасно знаю, что сейчас обстановка в органах уже не та. Помню, когда я только пришёл в органы, мы стояли возле отдела, курили, разговаривали. И тут мимо прошёл один сотрудник, про которого меня сразу предупредили: с этим не общайся, он продажный, взятки берёт. И вот такой он был один, представляете?
Весь отдел на него пальцем показывал. Сейчас так, наверное, уже не скажут, но я знаю, что в органах остались и те, кто честно работает и исполняет свой долг. Это же потом, ближе к 2000-м, всё началось: и кумовство, и взятки. Работать становилось всё сложнее.
Пётр Троценко: Повлияло ли это на ваше решение переехать в Японию?
Хаято Мацумото: Если и повлияло, то незначительно. Это чисто личное было, просто я понял, что уже перегорел. Я ведь по натуре человек впечатлительный и никогда не мог отделить личное от работы. Вот и каждая связанная с преступлением трагедия казалась чем-то личным, мы ведь занимались расследованием тяжких преступлений: убийств, разбойных нападений. И в какой-то момент вдруг стало понятно, что мы, я и мои товарищи, превращаемся в каких-то бесчувственных роботов: у нас сработала психическая защита, мы перестали чувствовать, ощущать. Приезжаешь, смотришь на труп и видишь не чью-то трагедию, а просто рабочий объект.
Это сейчас в кино показывают, как с полицейскими работают психологи, а в то время о психологах даже не слышали. А ведь были и перестрелки, и вообще много чего. А ты пришёл после суточного дежурства, рапорт написал, поспал три часа в кабинете на стульях, умылся в туалете — и дальше работать.
Помню, начальник областного УВД сказал мне однажды: вы ещё даже без разводов, наверное, плохой работник? Я спрашиваю: почему? А он отвечает: у хороших оперов всегда есть хотя бы один развод, жёны нас не терпят. Если честно, из моих коллег, друзей, подчинённых только единицы до пенсии доработали. Некоторые были уже на больших должностях, но не выдерживали, увольнялись.
«ЕСЛИ В 90-Х Я ВЫЖИЛ В КАЗАХСТАНЕ, ТО В ЯПОНИИ ПРОБЛЕМ ТОЧНО НЕ БУДЕТ»
Пётр Троценко: В одном из интервью вы сказали, что переехали в Японию в надежде снова заступить на полицейскую службу, но уже не подошли по возрасту. Как у вас складывалась после этого жизнь?
Хаято Мацумото:Что касается службы в полиции, то мой японский дядя — полицейский, сейчас на пенсии. В один из моих приездов он сказал, что в полиции нужны люди, которые знают русский язык. Я обрадовался, вернулся домой и сказал жене, что работа есть, поэтому точно нужно ехать. А когда приехали, оказалось, что в полицию берут только до 29 лет, а мне на тот момент уже было 35.
Поначалу я испытал шок, конечно. Не скажу, что в Казахстане мы жили хорошо, но всё-таки была какая-то стабильность, зарплаты начали выплачивать вовремя, а тут я остался ни с чем. К тому же наши советские дипломы в Японии не признаются. Ну ничего, устроился в одну фирму, три года проработал на фрезерных и токарных станках. Затем понял, что так я много не заработаю, и решил искать другие возможности, перешёл в бизнес. Создал проект PhotoArtCreation — большой фотосайт на английском, русском и японском языках — с целью объединить фотографов Азии, Японии, Европы. Но когда появился Facebook, я понял, что эпоха таких сайтов уходит, поэтому продал свой проект и тоже перешёл в Facebook.
Пётр Троценко: Насколько тяжело было интегрироваться в жизнь другой страны, с другой культурой?
Хаято Мацумото: Японское правительство отнеслось к нам очень хорошо. Обеспечили жильём, деньгами, оформили медицинскую страховку. Проблемы были в другом. На тот момент у меня было два сына, один пошёл в школу, другой в садик, а мы даже домашнее задание с ними делать не могли — не понимали.
Мне интеграция далась довольно легко, я же из Алматы, в нашем городе было столько национальностей и культур, что Японией меня было не удивить. К тому же я всегда интересовался японским языком, культурой, историей. Но не скажу, что до переезда преуспел в изучении языка, потому что в то время не было ни курсов, ни нормальных учебников. Сейчас я занимаюсь туризмом и фотографией, и мои туристы задают мне такой же вопрос: не сложно ли было переезжать? Я отвечаю: если в 90-х я выжил в Казахстане, то в Японии проблем точно не будет.
Пётр Троценко: Вы, получается, начали снимать уже более активно, когда приехали в Японию? Что именно вы снимали?
Хаято Мацумото: В Японии я наконец смог купить себе зеркальный фотоаппарат, о котором всегда мечтал. Дети ещё учились в школе, я начал их фотографировать, параллельно снимал пейзажи.
Пётр Троценко: Как вы перешли от съёмки пейзажей к документальным фотопроектам?
Хаято Мацумото: Поехал в Израиль, с которым познакомился благодаря моему другу — фотографу Диме Брикману. Он устроил мне замечательную экскурсию по Иерусалиму, где я открыл для себя совершенно другой мир и был очарован лицами этого города. Там же познакомился с бардами Александром и Светланой Менделевыми, которые подарили мне свой диск. Одна песня, «Голубки надежды», вдохновила меня на фотопроект — портреты девушек, которые служат в израильской армии. В Израиле очень красивые девушки, но волей судьбы они вынуждены служить в армии, защищать свою страну. Я вернулся в Израиль и с помощью друзей-журналистов отснял этот фотопроект.
Здесь важно подчеркнуть, что у меня не было цели пропагандировать войну или милитаризм. Даже когда я выступаю в Израиле, обязательно подчёркиваю, что не хочу стопроцентно выступать на чьей-то стороне. Мне хотелось показать трагедию современности: красивые молодые девушки вынуждены с автоматами защищать свою родину. Я сделал из этих фотографий клип, наложил на видеоряд песню «Голубки надежды» и начал показывать свой проект в разных городах и странах, в том числе и в Казахстане. И зрители начали говорить, что воспринимают мои фотографии как кино. И вот с подачи зрителей я стал называть этот проект фотофильмом.
Пётр Троценко: Сейчас вы занимаетесь экскурсиями и фототурами?
Хаято Мацумото: Да. Сначала я возил по Японии своих друзей, показывал им страну, а они подали идею проводить фототуры для фотографов. А так как друзей по всему миру у меня много, они начали рассказывать обо мне своим знакомым, и сыграл эффект сарафанного радио: стали приезжать туристы со всего мира. К тому же я всегда увлекался историей Японии, и мне интересно делиться с другими своими мыслями, соображениями, своим взглядом на Японию.
Пётр Троценко: Вы уехали из Казахстана в довольно зрелом возрасте. Скучаете по тому, что осталось?
Хаято Мацумото:Только по друзьям, с которыми мы многое пережили, через многое прошли. Казахстан сейчас сильно изменился. Если честно, мы одно время думали, что когда-нибудь всё-таки вернёмся в Казахстан. Но спустя четыре года после отъезда я приехал погостить в Алматы и понял, что страна уже сильно изменилась, а к Японии я уже привык. Конечно, здесь тоже есть много минусов, много своих проблем, но в то же время здесь очень комфортно, удобно, спокойно.
«ЯПОНЦЫ ГОВОРЯТ: ПУТИН, НАВЕРНОЕ, ПЛОХО ЗНАЕТ ИСТОРИЮ, ЕСЛИ ПОВТОРЯЕТ НАШИ ОШИБКИ»
Пётр Троценко: Вы много высказываетесь на тему Украины. Почему?
Хаято Мацумото: Тема Украины для меня болезненная с 2014 года. Тогда всем своим друзьям я говорил, что это только начало. В XXI веке нельзя решать территориальные проблемы путём военного вторжения. У Японии тоже есть споры с Россией по поводу Курильских островов, но Япония категорически против военного решения этой проблемы. После 1945 года Япония пытается вернуть себе эти острова исключительно дипломатическим путём.
Я считаю, что Украина сегодня воюет не только за себя, но и за всех. Я на сто процентов уверен, что, если вдруг Украина проиграет (а я желаю ей только победы), следующим будет Казахстан.
Мы в Японии тоже помогаем украинцам, здесь есть украинские беженцы, Япония их принимает, хотя у страны не было опыта по приёму беженцев, у нас даже нет закона о беженцах. Но люди всё равно приезжают в Японию как беженцы, им помогают и с жильём, и с другими бытовыми вопросами. Из проблем, конечно, язык, к тому же большинство приехавших — женщины и дети. При этом женщины не хотят сидеть просто так, они хотят работать, чем-то заниматься, к тому же они не собираются оставаться здесь навсегда, после войны хотят вернуться в Украину.
Пётр Троценко: Встречаются ли среди японцев те, кто поддерживает Кремль и его политику?
Хаято Мацумото: Большинство японцев выступает за Украину. Лично сторонников Путина я не встречал, только слышал, что где-то они есть. Понимаете, даже Крым японцев мало волновал, в 2014 году никто про Крым и не слышал. А сейчас практически все знают об Украине, об аннексии территорий. Особенно сильно на японское общество подействовали Буча и угроза ядерного оружия. Люди приносили мне письма, просили перевести на русский язык. Они наивные, пишут Путину, чтобы тот одумался и перестал пугать мир ядерным оружием. Потому что ядерное оружие для Японии — очень болезненная тема. И в бытовых разговорах японцы говорят: Путин, наверное, плохо знает историю, если повторяет наши ошибки.
rus.azattyq.org